Крымские горы, необычный взгляд

Вы думаете, если я родилась в Крыму, то и крымская природа мне знакома с детства? Дело в том, что крымские жители не всегда бывают в горах и не всегда способны сказать о них то, что говорят приезжие. Крымский житель часто живет где-нибудь в Бахчисарае, сидит в своем дворике под столетним тополем, чего-то там ест и не идет на Чуфут-Кале, хотя вот она – рукой подать. Мир караимских древностей почти не беспокоит его, он рад одному: что летом на пыльных кривых улочках Бахчисарая возникают прекрасные белые автобусы, из которых высыпаются туристы и сразу отправляются в придорожные кафе или припадают, словно к желанным источникам, к лоткам с сувенирами.

Здесь крымский житель уже не дремлет, он выбирается из своего дворика и начинает торговать. А все чудеса, о которых написано в путеводителях, у него и так есть, 12 месяцев в году, и хотелось бы, чтобы сезон длился столько же, тогда можно вообще жить безбедно. Однако сезон заканчивается, облетают листья, а зимой в Бахчисарае, наверное, волки воют (мне не приходило в голову съездить туда в это время).

Короче, местные жители обычно сетуют на то, что все лето работают как каторжные и ничего в Крыму не видят, а если путешествуют, то по делам, в Симферополь и обратно, так что видят в основном трассу. А еще местные жители (то есть мы) наглеют, потому что у них есть море в любое время дня и ночи. А если у человека всегда есть возможность искупаться в море, понятное дело, купаться он не спешит. Море у него уже есть, ему хочется чего-то другого, нездешнего: надеть все белое и, прикинувшись франтом-курортником, пройтись вечером по набережной. Или посидеть в кафе, или выехать всей семьей в аквапарк, просадить там кучу денег, постоять в очередях и наконец получить то, за чем ехали, — удовольствие. Моя подруга в прошлом году за все лето ни разу(!) не была на пляже: «Не выбралась», как она говорит.

С историей у нас тоже плоховато. Спросите у крымчанина, кто какой дворец построил на Южном берегу! Воронцовский дворец еще ладно, его построил Воронцов, а Массандру (или знаменитое Ласточкино гнездо)? Крымчанин начнет говорить, что ему некогда во всем этом разобраться, что в сезон не вздохнуть свободно, а после сезона съездить туда можно, только сначала надо все выяснить, а билеты на автобусы снова подорожали…

К примеру, у меня, в принципе, есть возможность заняться дайвингом. Если очень захотеть. Заняться и даже чему-то научиться, и поплыть на затонувший корабль, чтобы увидеть то, что, может быть, многие мечтают увидеть: настоящий военный корабль, обросший водорослями и морскими желудями, безмолвный, темный, таинственный! Но что-то останавливает меня. Мне нравится, что сама возможность нырнуть у меня есть, она никуда не денется, как и затонувший корабль, так что можно пока спокойно полежать дома, с книжкой. Или съездить в Питер и потом, вернувшись домой, скучать по нему немного и одновременно с удовольствием думать о том, что в Крыму тоже есть чем заняться (тем же дайвингом, например). Тем более все лето впереди! Вот такой противный он, крымский житель.

А горы – это, конечно, особенный мир. Это все чувствуют – и туристы, и местные. Это невозможно не почувствовать. Я не так уж часто бывала в горах, но то, что я там видела, до сих пор со мной. Когда я в крымском лесу, я не знаю, что со всей этой радостью делать. Если бы я была ежом, я бы с удовольствием осталась жить здесь. Еще лучше быть деревом: вечно стоять где-нибудь в глуши, в ущелье Хапхал, и смотреть, как мимо несется вода. Летом по камням в воде бегают солнечные зайцы, а зимой в крымском лесу все застывает, схваченное морозом.

Вообще, мне кажется, горы – это очень серьезное место. Там нет юмора: всех этих наших шуточек-прибауточек, рекламных плакатов, кино, пирожных, модных сумок и бижутерии. Там все серьезно: травы напряженно растут; старые деревья умирают и с грохотом падают, образуя переправы через горные потоки. Зверьки шныряют среди замшелых камней, и все знают, кому положено бегать днем, кому ночью. Конечно, в горах есть и солнце, и яркие цветы, и звон ручьев, но в них есть и холод, который, как только стемнеет, нарастает незаметно, неотвратимо. На Чатырдаге есть такие как бы приподнятые над поверхностью скалы, и под такой скалой может начинаться пещера или шахта. И возле этой дыры, абсолютно черной даже в самый солнечный день, чувствуется особенный холод. В дыру можно что-нибудь сказать, и слова канут в бездну. Холод как поверхность озера, до него почти можно дотронуться. Он будто исходит из недр другого мира — каменного и вечно погруженного во тьму. Так странно, что эта холодная, темная глубина таится у тебя под ногами, под этой самой полянкой, которая заросла светло-зеленым можжевельником и дикой грушей.

Мы любуемся лесами и горами, но каждый раз мне как-то грустно от того, что я не могу обойтись без этого многоцветного, сложнейшего и красивейшего мира – а он легко обходится без меня. И если бы я осталась в нем, без одежды и других привычных вещей, я бы, скорее всего, очень скоро погибла…

Но даже думать об этом здесь, среди серых валунов и мягкого ярко-зеленого мха – не грустно. По коридорам, выстеленным мхом, шныряет лесная мышь, очень серьезная. Прыгает вокруг камней, где вчера вечером мы варили кашу, и подбирает вкусную гречку. Она, похоже, совсем нас не боится: со скоростью, которую может развить при желании лесная мышь, людей бояться нечего — все равно не догонят. А вот еще. Так интересно, когда изящные, какие-то деликатные птички садятся почти что нам под ноги. Птицы в городах выглядят как-то суетливее, а эта зарянка (или королек, или мухоловка) – такие миниатюрные и легкие, что одно удовольствие смотреть на их ныряющий, стремительный полет между ветвей, в зеленых бликах летнего леса.

Однажды я была в крымской обсерватории недалеко от Бахчисарая (кстати, и вы можете там побывать, летом там организуют экскурсии для туристов). Нас привезли туда вечером, в научный городок, с аккуратными рядами старых елей, главным корпусом с высокими окнами. Чувствовалось, что здесь живут и работают непростые люди, которые имеют дело со звездами и работают ночью. По всей территории среди деревьев, как НЛО, виднеются круглые корпуса – в них находятся телескопы. Я думала, что телескоп – это такая небольшая труба, через которую видна солнечная система, как рисуют в атласах. Веселый Сатурн с плоским кольцом, изрытая кратерами Луна, огненное Солнце в центре.

Настоящий телескоп совсем не похож на трубу – он похож на огромный, сложный механизм, с какими-то приводами, мощными широкими «ногами», да еще он стоит на такой пластине в полу, которой незаметно сразу, но когда вся эта громада начинает медленно вращаться, а в куполе раздвигается щель, за которой видно бархатное небо – эта картина до сих пор у меня перед глазами. Астрономы над нами смеялись. «Мы, говорят, и звезд-то не видим как таковых, все цифры и графики. А красочные хвостатые кометы, которые иногда пролетают над обсерваторией, – наши ребята их для туристов снимали!» Действительно, тут же можно купить потрясающие воображение фотографии – хоть того же Сатурна, хоть Туманности Андромеды.

В научный телескоп просто так не заглянуть. Во-первых, у астрономов вся работа расписана по часам, там не до туристов, т.к. определенные небесные тела и объекты можно видеть лишь в определенное время суток, во-вторых, данные отображаются на специальном мониторе, а ни в каком не в телескопе. Но мы все-таки смотрели на звездное небо – через маленький телескоп в жестяном вагончике, на поляне, заросшей душистым горошком и вьюнками. Все стояли в темноте, в очереди, переговаривались и предвкушали, когда им дадут посмотреть. Меня поразило одно обстоятельство: маленькая белая звезда, которую я наконец-то увидела в темном кружке окуляра, была похожа… на клетку, которую я когда-то видела в микроскопе, на уроке биологии. Кажется, мы рассматривали тогда кожицу лука, и она поразила меня не меньше, чем звезда.

Там, под микроскопом, тоже пульсировала, как-то слегка шевелилась живая точка, бесконечно маленькая, далекая – но живая! И эта звезда, бесконечно большая и тоже далекая, звезда, на которой я никогда не побываю, которая ничего не знает обо мне, по виду ничем не отличалась от того сгустка жизни! Уже потом, через несколько лет, я вспомнила это «астрономическое ощущение» и мне пришла в голову мысль: «Что если и для Бога размер не имеет значения? Совсем никакого значения? Что если Он, всемогущий и вечный, рассматривает Вселенную в ином масштабе, чем мы? Что инфузория, что звезда или галактика для Него – равноценны? Т. е. равно ценны, одинаково ценны, раз Он – во всем и надо всем?»

Кстати, в горах до звезд – рукой подать, они так крупно и щедро рассыпаны по темному небу, что кажутся блестками на детском утреннике, а не настоящими звездами. Да вы и сами, конечно, видели их.